"...Если это правда, что женщины и дети станут общественной собственностью, значит у каждого ребёнка будет много отцов и матерей и ещё больше братьев и сестёр. Это было слишком хорошо, чтобы надеяться на такой исход. Принадлежать всем и каждому. Куда бы я ни пошёл, многочисленные отцы будут гладить мою голову сильными ободряющими руками, многочисленные матери будут прижимать меня к груди, а многочисленные братья будут защищать меня от собак. Я же буду присматривать за младшими братишками и сестренками.
Мне казалось, что крестьянам нечего было так бояться
<...>
Каждый день мы поднимались рано утром. Я снисходительно наблюдал, как инструктор, став на колени, молился.
Передо мной был взрослый образованный городской человек, который вёл себя как суеверный крестьянин, и не мог понять, что он одинок в этом мире, что никто ему не поможет.
Каждый из нас стоит особняком от остальных людей. И чем раньше поймёшь, что все эти Гаврилы, Митьки и Молчуны не вечны, тем лучше.
Быть немым ещё ничего не значило - люди всё равно не понимали друг друга. Они любили или ненавидели, нежно обнимались или жестоко дрались - но каждый думал только о себе. Чувства, жизненный опыт и ощущения каждого успешно отделяют его от остальных людей, как густые заросли камыша отделяют глубокую реку от топкого берега. Подобно горным вершинам, мы разглядываем друг друга - слишком высокие, чтобы затеряться за разделяющими нас долинами, но слишком низкие, чтобы скрыться в небесах."
Ежи Косински, «Раскрашенная птица». 1965
